Людям иногда бывает больно, причем до такой степени, что они боятся причины боли сильней самой боли, например, человека, причинившего когда-то боль, они боятся сильней. Они даже не задумываются, что тот, кто сделал больно тогда, может сделать приятно теперь. И вообще он пришел просто поговорить, а не ковырять своим острым ногтем вашу маленькую зудящую ранку. Вот он стоит здесь, напротив. Дежавю. Это похоже на страшный кошмар. Вы совсем одни в вашей персональной пыточной камере, длинные стены уходят высоко вверх, и потолок кажется черной точкой, он размером с какой-нибудь спутник, нарисованный на детской контурной карте, и вам до него никогда не допрыгнуть. Всё тело мелко дрожит, и ладони мокрые, а вам еще надо пожать руку этому человеку из прошлого и сказать: Привет, парень. Как поживаешь? Или нет, лучше: Это ты? Надо же. Я тебя сначала не узнал. А можно просто кивнуть, пусть первый здоровается. Так вы выиграете несколько секунд, за которые в голове пронесется настоящая песчаная буря. Вы успеете отметить и новые морщинки на его лице, и независимый нагловатый вид, и квадратные плечи под черной кожей куртки, как будто ставшие шире. Вы даже успеете почувствовать отвращение к себе: you like a lady. Зачем? Это единственный вопрос, который вы зададите этому человеку и будете смотреть на него с надеждой большими глазами ребенка. Может, он серьезно скажет: Я хочу быть с тобой. Теперь я могу быть с тобой, тогда не мог, а теперь могу. Ты простишь мне это? Или он нахально улыбнется и щелкнет вас по носу: Затем...

Вопрос не в том, что он скажет, а в том, что вы ответите. Вы ведь уже всё заранее решили. Несколько лет решали. Плохо спали, просыпались от бледного света луны, пытались разглядеть на ней какие-то тайные знаки. И вас так ломало на этой низкой кровати из немецкого дерева, вы себя чувствовали ничтожеством и неудачником, вам даже нельзя было закричать, лежа под этой ублюдочной шелковой простыней, потому что рядом спала ваша любимая, ну, очень любимая, женщина, а за стеной – маленький сын.

Вы хотите сказать – нет.

Это будет та самая боль, которую вы так долго терпели и теперь отдадите ему, такая мелкая и подленькая месть. Вы скажете – нет, и увидите, как его блестящие глаза подергиваются тонкой пленкой вашей боли, как они становятся мутными, как сужаются зрачки. Он, наверное, спросит: Почему? А вы, может быть, ответите: Ты это заслужил. Ты не заботился обо мне. Был безжалостным сукиным сыном. Ты думал только о своих удовольствиях, а я был приятной, но не особенно значительной частью твоей жизни. Меня это убивало. Я тебя ненавижу. Или просто улыбнетесь: Потому...

Он откроет дверь и посмотрит на вас в последний раз. Он не будет вас умолять, потому что это бесполезно. Или будет. Тогда вы снова криво улыбнетесь, скажете: Клоун – и постараетесь запомнить его опустошенное лицо, и поворот головы, и как он уберет со лба прядь волос, и как свет ровным конусом падает на стену. И последнее, что вы увидите, – будет его спина, а это ведь самое ужасное, провожать взглядом спину любимого человека. Вот он делает шаг за порог, еще несколько шагов, он слегка сутулится, его фигура становится всё меньше и меньше, и он исчезает за поворотом.

Что вы чувствуете теперь? Вам по-прежнему больно? Или это приятное опустошение? Как временная заморозка после маленькой стоматологической операции. Он будет и дальше жить без вас, он найдет себе девушку, они замечательно поладят. Он проведет ее в свое светское общество, посвятит в свою любимую философию: принадлежи всем и никому, один раз на вечеринке с презервативом – не повод жениться и расходиться. Вы не видите, что ваша месть не удалась? У него всё прекрасно. Плохо только вам. Он опять победил. Он носит розовые костюмы и летает на собаках, над ним смеется вся Германия и он смеется вместе с ней, ему не надо наматывать километры на спидометре, и вы не снитесь ему по ночам. Он не просыпается в семь утра и не ворочается до десяти, разочарованный и больной.

Так кому вы отомстили, кроме себя? И почему у вас все равно такое чувство, что вы были правы, несмотря ни на что, вы были правы?