Specially for Helga

1
The time - 1987/1988
The place - Nowhere

Ор, грохот, свист и Dolby Surround сливаются в один вибрирующий, фосфоресцирующий, звуковой клубок. Он врезается мне в грудь и ритмично пульсирует между рёбер.
Я бездумно прислоняюсь к стене.
Пирушка в разгаре.
Длинные, полые, мерцающие, пурпурные, зелёные, синие световые лучи прямой наводкой бьют по роговице.
Я презрительно щурюсь.
Сброд веселится. Мелькают чёрные и медно-красные чулки в крупную сетку, шёлковое нижнее бельё, блестящие кожаные комбинезоны.
Пляска святого Витта.
Фантасмагория.
Я усмехаюсь - это моя стихия.
Obsession.
Я кладу в рот малиновую гладкую капсулу, она прозрачна, как слеза младенца.
Через несколько секунд мне будет наплевать на всё.
Хотя мне и так наплевать.
Покачиваясь на звуковых волнах, я величественно шествую сквозь толпу.
Я пишу для них музыку.
Надо же им подо что-то задирать носы и короткие юбчонки.
М-м, девушка, поосторожней: я там нерезиновый... А у тебя красивый лифчик... Конечно, нравится... Но без него нравится больше.
Она снимает его для меня.
Я иронично смотрю на маленькие, бледно-розовые, призрачно-нежные холмики, энергично вздымающиеся в ритме псевдолатино.
Девушка, я не возвышенный фетишист... Я люблю лапать...
Она надевает лифчик и презрительно поворачивается ко мне спиной.
На хуй.
Пол уже медленно вращается под ногами, музыка становится тише...
Я запрокидываю голову.
- Сделайте громче! - ору я, перекрывая беспомощный лепет толпы.
Неужели у меня такой мощный голос?!
Я раскидываю в стороны руки, задевая танцующих рядом. Никто не жалуется. Я невидим? Я бог!
Нет...Просто чёртова наркота ударила в мозг.
Я пытаюсь сосредоточиться, раскрасить зыбкую картину реальности.
«Приди, приди, - шепчу я. - Хватит прятаться, мошенник, грязная маленькая дрянь! Да ты просто пустая красивая кукла! Ты манекен! И я уничтожил тебя!»
Я смеюсь безумным паршивым смехом.
Я ненавижу себя!
Я ненавижу тебя!
Я ненавижу всех!
Мне надо выпить... Нельзя запивать экстези алкоголем - снесёт крышу до первого этажа. Я проталкиваюсь к бару. Я заказываю двойной виски. И стакан подлиннее! Какого чёрта у вас тут всё такое приплюснутое!!
Виски обжигает язык, глотку, огненной лавой скользит по пищеводу и шарит своей пятернёй на дне желудка.
Я впиваюсь взглядом в бокал - его янтарное содержимое усмехается карими томными очами и колышется, словно два округлых бархатно-смуглых бедра.
Я пытаюсь просунуть внутрь язык и лизнуть им соблазнительно-гладкую поверхность. Какого чёрта у вас такие вытянутые стаканы?! Я бью кулаком по барной стойке. Бокал подпрыгивает на тонкой ножке, жалобно звенит и опрокидывается навзничь. Драгоценная жидкость выплёскивается мне на рубашку. Я почти вою от жалости к мокрым осколкам и глажу их ладонями.
- Ты смертельно пьян, - вдруг слышу я взволнованный шёпот. - Боже мой, ты ранен! Тебе больно?!
Потом мы едем по озарённой неоном трассе. Я слабо ударяюсь лбом о холодное стекло автомобиля и молчу: язык у меня совсем онемел, и связки приклеились друг к другу, как кобель к суке.
Мне лучше бы сдохнуть - да вот дел много: миллион надо срубить, дом построить, дерево посадить, сына воспитать, рыбок покормить...
- Куда мы? - хриплю я из последних сил.
- В гостиницу, - следует спокойный ответ. - Тебе нельзя домой - испугаешь Марка.
Администратор отеля прячет глаза. Номер нам выделяет страшный промозглый. На кровати - вонючие серые простыни.
Это всё действие наркоты.
Когда я жру экстези, солнечный день становится пасмурным, мне повсюду мерещатся кучи дерьма и мерзкие насекомые. Я единственный человек на свете, который так реагирует на таблетку счастья.
Лавкрафт отдыхает!
Я ненавижу Лавкрафта!
Я ненавижу всех! А больше всех я ненавижу тебя!
Какого чёрта ты двоишься у меня перед глазами?!
- Не боишься? - хриплю я, тяжело оседая на грязные простыни. - Ведь я могу убить тебя... Сейчас найду что-нибудь потяжелее и ударю по голове! По твоей красивой заумной башке... Вышибу тебе мозги! Наконец-то вышибу твои поганые мозги!!
- Не боюсь, - усмехаешься ты, - я тебя никогда не боялся...
- Вот сука, - безмерно расстраиваюсь я.
Мне очень хочется раскроить тебе череп, нет... целовать твои ноги, твои узкие голые лодыжки и нежные ступни, я бы облизал каждый пальчик и слушал, как ты прерывисто дышишь и сладко постанываешь...
Я совсем запутался.
Ты, мерзкий чёрный паук, сгноил меня в своей паутине!
Я судорожно глотаю ртом воздух.
Меня тошнит, трясёт и я снова хохочу, точно дорвавшийся до марихуаны наркош.
Манекен! Пустышка! Зачем ты поливаешь меня тухлой водой?!
Я не желаю пить тухлятину!
Отвали! Я сам!
Отстань! Убери руки! Не трожь...
Останься... только руки не убирай.
Да, к чёрту, я выпью!
На! Доволен?!
Не убирай руки, я сказал!
Это чудесно, такие прохладные ладони...
- Ну хватит, - шепчет он, - успокойся. Всё не так уж плохо. Я не на Аляску собираюсь...
- Ненавижу тебя, - хриплю я, - разденься...
- Я устал, - шепчет он, - ты меня доканал.
- Я?! Нет, я не понял! Я?! - опять завожусь, хватаю его за плечи, трясу: чёрные длинные пряди лижут моё лицо, словно языки пламени.
- Давай же быстрей! - стонет он. - Сломай мне шею, и покончим... Finita la comedia...
Какие хрупкие запястья и маленькие пальцы... В полумраке на розовом ухе микроскопическим фонариком горит бриллиант в золотой оправе. Я жарко целую мочку и замираю.
Моё издёрганное тело перестаёт бесноваться и удовлетворённо расслабляется.
Конечно! Оно получило долгожданную анестезию, плавает по волнам французского парфюма и прочей косметической дряни, которую он обожает.
А мне-то что делать? Малыш...
Он не сопротивляется, разрешает гладить себя.
Он никогда не сопротивляется, почти никогда...
Он никогда не лезет на рожон, никогда не начинает первым. За него вечно начинают и заканчивают другие.
А мне наплевать - пусть...
Я заключаю его невыносимо прекрасное лицо в свои ладони и прижимаюсь к нему носом, щеками, подбородком.
Я не могу его целовать: от меня несёт перегаром и дешёвым табаком.
Нет, ну какая же всё-таки дрянь, и как я её... его ненавижу!

2
The time - 2003
The place - Nowhere

Я свернула с шоссе, мелкие огоньки автострады приветливо заморгали вдали, но меня неотвратимо влекло назад. Я убеждала себя, что мне безразличны твои детские выходки, твоя невероятная способность одним взмахом руки выкидывать людей из собственной жизни. У кого ты научился этому?
И все равно мне хотелось вернуться. Посмотреть на тебя ещё разок, всего разок. Мне просто необходимо взглянуть и убедиться в своей неправоте. Вдруг что-то изменилось за полчаса нашей разлуки. Ты снова вышвырнул меня, как выпотрошенную, тряпичную куклу, а я с безразличным выражением достала ключи от машины, села за руль и, не оглянувшись, уехала прочь. Дурочка. Бедная, наивная дурочка. Теперь я поворачиваю обратно. Мне кажется, или я, действительно, не могу без тебя жить?
Оставив автомобиль посреди дороги, не позаботившись даже о парковке, я переступила порог опустевшего клуба. Ни охраны, ни персонала - темнота и оглушающая тишина.
Зачем я здесь? Час назад на этом самом месте ты во второй раз уничтожил свою драгоценную группу. Я стояла в том углу, рядом с колонкой, с трудом удерживаясь от того, чтобы не зажать ладонью правое ухо. А он, твой коллега по сцене, твой давний враг или друг, он стоял возле тебя, и на губах его играла ленивая улыбка. С каким восторгом я наблюдала, как эта ненавистная мне усмешка застывает, превращая его красивое лицо в бледное подобие античной маски смерти. Ты не видел, ты смотрел в стеклянные глаза беснующихся на танцполе поклонниц, они не сразу поняли смысл сказанного тобой. Ты уничтожил всех, сравнял с застывшей под их каблуками грязью и чувствовал себя превосходно. Во всяком случае, мне так казалось.
А сейчас меня будто подталкивали к черной дыре служебного входа.
Я просто поднимусь наверх по гулкой лестнице и загляну в гримёрную. Вдруг ты там. Вдруг тебе плохо. Ты с трудом переносишь одиночество в роковые моменты своей жизни. Я ненавижу, когда ты тупо пьешь бокал за бокалом. В конце концов, на пару часов мы могли бы забыть про то, что я больше не твоя женщина, и выпить вместе. Раньше это срабатывало, срабатывало на несколько лет вперед. Вот, дьявол, я безумно хочу тебя назад!
Я просто лечу по шаткой лестнице, не чувствуя под собой ног.
Я знаю, ты там. Ты наверху. Ты меня не ждёшь.
Я останавливаюсь перед полуоткрытой дверью, какие-то глупые утешения и мольбы уже готовы сорваться с моего языка. Только я не могу вымолвить ни слова, у меня немеет все тело, я не в состоянии двинуться с места, лишь до крови прикусываю ладонь и беззвучно всхлипываю.
Ты в комнате. И ты не один. Ты стоишь, склонившись над НИМ. Ты долго водишь большими пальцами по его губам. Он сидит на узкой, похожей на медицинскую койке и пристально-нежно смотрит тебе в глаза.
Дитер! Ты же клялся мне, что между вами ничего никогда не было!!
У него странное лицо. Потерянное и решительное одновременно.
Мне нужно немедленно уходить!
Это невыносимо!
Но я не могу двинуться с места.
Он ждёт твоего поцелуя. Ты тяжело дышишь, как будто тебе предстоит коснуться каленого железа. Ты не решаешься на подобное испытание, опираешься руками о койку по обе стороны от его бёдер и начинаешь выводить языком замысловатые узоры под его подбородком, лижешь скулы и снова опускаешься в точку под подбородком. Он неестественно тонко стонет и цепляется за тебя руками.
Меня бросает в дрожь, ладони становятся мокрыми от стыда и волнения.
Я должна знать, как далеко ты намерен зайти...
Словно в ответ на мои самые худшие предположения, ты тянешь за верхнюю пуговицу на его рубашке, но она не поддается. Тогда ты хищно улыбаешься и с силой дергаешь за воротник. Пуговицы разлетаются в разные стороны и жалобно звенят, ударяясь о стеклянный столик. Я беззвучно ахаю вместе с ним.
У тебя в глазах - голод, но жесты подчёркнуто холодны и методичны, ты будто не осознаешь, что делаешь. А он осознает. Из своего укрытия я прекрасно вижу, как дрожит его нижняя губа и лихорадочный румянец обливает щёки.
Ты спускаешь с него рубашку, он запутывается в рукавах. Тебя это завораживает. Ты скручиваешь ткань на его запястьях ещё сильней. Он смотрит на тебя затравленным взглядом и что-то шепчет. Я не могу разобрать ни слова, я не верю, что ему не нравится. Ты тоже не веришь. Ты иронично поднимаешь бровь и вдруг легко подхватываешь его на руки, садишься и с силой бросаешь его к себе на колени. Теперь я вижу его спину, прямую, узкую, совершенно не мужскую, бархатно-смуглого цвета, с маленькими родинками, и твои широкие ладони, жадно скользящие по её гладкой поверхности. Ты кусаешь его шею, а он, словно в забытьи, откинув голову, хрипло стонет и пытается освободить запястья. Ты сдёргиваешь с него рубашку, и он тут же зарывается пальцами в твои волосы, притягивая тебя ближе.
Это не насилие, это взаимная, разделенная, абсолютно безысходная и прекрасная в своей безысходности страсть. Мне становится стыдно, я будто бы плюю в святой источник. Я снова начинаю дрожать от страха за свою грешную душу и ненависти к вам обоим.
Тебе надоела неудобная поза, ты не можешь ласкать его везде. По твоим прищуренным глазам и побелевшим скулам я точно определяю твоё состояние. Тебе мало. Ты голоден. Он обязан утолить твой голод. Ты проделываешь с ним что-то страшное - я не вижу за его спиной - потому что его стоны уже не обрываются, они длятся и длятся на одной изматывающей душу ноте.
Мне тоже хочется кричать: прекрати, отпусти его! Не мучай... нас!
Ты укладываешь его на спину. У него мокрое лицо, вся шея в лилово-красных пятнах, коричневые твёрдые соски воспалёнными влажными бугорками смотрят вверх. Ты с жадной нежностью водишь ладонями по его груди, задевая их пальцами, а он слабо выгибается тебе навстречу.
“My sweet baby”, - хрипло шепчешь ты и сдергиваешь с него джинсы.
Когда ты успел расстегнуть пояс? Боже мой, он не носит нижнего белья!
Ты издаешь непонятный, экстатический звук, как будто тебе в глотку воткнули острый кинжал, а он закатывает глаза, бешено сжимая твои виски ногами и вплетая пальцы в твои светлые волосы. Смуглый бархат на белом льне.
Я наконец-то осознаю: ты не притрагивался к нему давным-давно, вы почти забыли, до какой степени вам было хорошо вдвоём. Ни у одного мужчины я не видела такого восторженно-больного выражения лица, как у него, в момент оргазма.
Несколько секунд вы лежите без движения.
Он закрыл глаза, на щеках тени, и кожа желтая, словно воск.
Я приросла к полу. Сейчас ты оглянешься и увидишь меня. Сейчас всё будет кончено. Бесповоротно. Кончено раз и навсегда.
Ох, нет!
Ты начинаешь судорожно сдирать с себя одежду, она летит ко всем чертям, куда попало. Он распахивает длинные мокрые ресницы и пытается совсем стянуть с себя джинсы. У него ничего не выходит, и он смотрит на тебя виноватым, беспомощным взглядом. Твоя страсть отняла у него последние силы, ты самый мощный энергетический вампир на свете.
Избавившись от одежды, ты нависаешь над ним гигантской волной. Я вижу, как все его тело покрывается румянцем стыда, он обнимает пальцами твои запястья и снова что-то беззвучно шепчет.
Странно, но ты безропотно отпускаешь его и начинаешь голышом метаться по комнате. У тебя совершенно отрешенное лицо, бледное и прекрасное, словно маска итальянского комедианта, и лихорадочно горящие глаза.
Я испуганно прячусь подальше, в спасительную тень.
Сейчас ты, не задумываясь, прикончишь любого, кто встанет между тобой и этой злосчастной койкой.
Ты бросаешься к полке с косметикой, ударяешь кулаком по хрупким пузырькам и тюбикам. Находишь какую-то баночку... Я в ужасе закрываю лицо, сквозь пальцы я вижу, как ты размазываешь по себе её содержимое, опускаешься рядом с ним и делаешь что-то непонятное. Он корчится на простыне, пытается двигаться ритмично, его рот кривится. Ты впиваешься в его губы. Ты словно хочешь выпить из него душу. Он уже не контролирует себя, царапает твою спину, стонет, но ты не отпускаешь его губ. Не проронив ни звука, ты начинаешь резко и быстро вращать бедрами, вперед-назад, вперёд-назад. И тонкая полоска света, расплывающаяся под моими ногами, движется в том же сумасшедшем ритме. Вдруг вы оба одновременно, очень коротко вскрикиваете, твоя напряжённая, вся в жестких бугорках мышц спина прогибается, мелко дрожит и расслабляется.
Я медленно съезжаю по стене вниз, мне некуда идти, я хочу умереть.
Ты никогда меня не любил.
Ты играл со мной.
Разыгрывал идиотскую, никому не нужную, кроме меня, комедию под названием «счастливая семейная жизнь».
Я тебя ненавижу.
Мерзавец.
Ты снова двигаешься внутри него, влево-вправо, вверх-вниз, целуешь его лицо.
Только я уже ничего не вижу: меня ослепляет моя ненависть.