Неизвестный автор

Back for good

(Отрывок из романа “Shooting star”)

… Томас сбросил с плеч пальто и сел к роялю.
- Что тебе сыграть, Диди?
- Что-нибудь из классики, малыш…
Пальцы Томаса легли на клавиши, и полилась чудесная мелодия. Дитер сидел на диване, прикрыв глаза, думал о причудах судьбы, и о том, насколько разным бывает счастье. До встречи с Берндом счастьем он считал восхождение на вершину славы, дискотеки до утра и веселье после дискотеки с очередной подружкой на одну ночь. Теперь он ловил себя на мысли, что бесконечно счастлив, счастлив настолько, что и желать нельзя. Он открыл глаза и посмотрел на Томаса, пальцы которого порхали по клавишам, как крылья бабочки.
«Кто еще в мире может похвастаться тем, что сам Томас Андерс для него играет на рояле», - думал Дитер, любуясь прямой спиной Томаса, его четким и чистым профилем, красивыми руками.
Между тем звуки стихли, Томас опустил крышку инструмента и, подойдя к дивану, на котором так уютно расположился Дитер, встал возле него на колени и положил голову ему на грудь.
- Что это было, малыш?
- «К Элизе», люблю эту вещь с юности… Я всегда ее играю, если мне грустно.
- А почему тебе грустно? Я же здесь с тобой, - Дитер поцеловал его в губы, потом в нос, потом в лоб, и Томас рассмеялся.
- Диди, ты неподражаем. Умеешь за секунду меня развеселить, - Бернд ласково посмотрел Дитеру в глаза.
- Берни, пока тебя не было, я тут кое-куда залез без твоего разрешения…
- Ну и как тебе? – неожиданно спросил Томас, Дитер ожидал всего, чего угодно: упреков, скандала, но не такой реакции.
- Понравилось… У меня дома тоже самое! – рассмеялся Болен.
- Да? – похоже, Томас тоже был удивлен.
- Да-да, малыш, не ты один страдаешь ностальгией по старым добрым временам. У меня к тебе образовались два вопроса, можно?
- Валяй, - милостиво разрешил Бернд.
- Значит так, первый: а где же ошейник, Берни? – подмигнул Болен. – Это единственное, что мне не встретилось, хоть я и искал.
- Соскучился по нему? А когда-то не переносил, - заметил Бернд, делая обиженный вид.
- Соскучился, у меня ностальгия в острой стадии, а эта вещица – реликвия посильней святых мощей.
- Не святотатствуй, Дитер, - захохотал Томас. – Реликвия в сейфе.
- Отчего вдруг она в сейфе, а сапфирово-алмазная звезда не в сейфе?
- Оттого, любимый, что эта, так бесившая тебя вещичка – из чистого золота весом в тридцать граммов, а сапфировая звезда – подделка. Правда, есть оригинал, он тоже в сейфе, но самое интересное в том, что оригинал я вообще не надевал ни разу, всегда была подделка. Как-то, знаешь ли, не хотелось, чтобы меня разобрали на запчасти не только поклонники, но и ценители ювелирной экзотики, - веселился Томас.
- Ну вот, ты лишил меня такой радости, увидеть ошейник! – простонал Болен.
- О, не расстраивайся так, давай лучше второй вопрос!
- Второй – проще первого: почему, если ты точно так же, как и я, испытываешь ностальгию по «МТ», ты так упорно отказываешься начать всё снова? Чего ты боишься, малыш?
- Я не знаю, чего именно я боюсь, и я бы не назвал это страхом, скорее опасением. Я опасаюсь, что нам снова не оставят друг друга, снова начнется бег по кругу и жизнь в самолетах…
- Раз речь зашла о перелетах, значит, о провале ты не думаешь, уже хорошо, я-то решил, ты опасаешься, что нашего возвращения не заметят.
- Нет, Диди, заметят, в этом я уверен на сто процентов, вряд ли бы ты предлагал вернуться, не будучи уверенным в успехе «МТ». Но, Дитер… Черт! Я это себе не представляю! Мы снова будем в прежнем имидже, мне что, придется отращивать волосы, начать краситься и носить розовые пиджаки?! – Томас при этом сделал такие большие глаза, что Дитер невольно рассмеялся.
- Томас, дурачок, ты с ума сошел? Какие, к чертям, розовые пиджаки?! Конец 90-х на дворе, весь мир поет рэп и RnB. К тому же, не забывай, в BMG и Hansa тоже не идиоты сидят, чтобы оживлять «МТ» в прежнем виде, ничего себе “Modern Talking” тринадцатилетней свежести. Нет, конечно! Всё уже давно продумано и будет совсем по-другому, но узнаваться будет моментально, нас ни с кем не перепутают!
- И с чего же, Диди, мы изволим начать, если на то пошло? – ехидно поинтересовался Томас.
- Могу ли я считать этот твой вопрос, Бернд, согласием на воскрешение «МТ»? – тихо спросил Дитер и застыл, боясь и надеясь услышать ответ
- Если вы, господин Болен, настаиваете, - протянул Томас, - то мне, скорее всего, придется подчиниться! – и засмеялся.
Дитер схватил его в охапку и, сжав до боли, закружил по комнате.
- Диди, поставь меня на место немедленно! – заливался смехом Томас.
- Ни за что! Ни-ког-да! Я вечно буду носить тебя на руках! – прокричал Дитер.
- Ой-ой, - притворщик Андерс возвел глаза к потолку, - я ведь пока и сам ходить могу. Мне, конечно, не двадцать, но и не восемьдесят. И я тебе, между прочим, задал вопрос: с чего начнем? Песни я имею в виду, Диди, поставь меня, в конце концов!
- Начнем с рэповых ремиксов прежних песен! – Дитер нехотя отпустил его.
- М-м, “You my heart, you my soul…” в стиле рэп – это будет что-то! Вечер юмора публике обеспечен! – захохотал Томас.
- Ты зря смеешься. Между прочим, я попробовал ее записать с американским рэпером Эриком Синглтоном, и получилось супер!
- Диди, может, с Синглтоном и выступать будешь, ну зачем тебе какой-то там Томас Андерс?
- Не «какой-то там», а самый-самый-самый-самый классный Андерс на свете! Не смей говорить о себе в такой форме, малыш, я злиться начинаю. К тому же, я в курсе, что ты прекрасно знаешь себе цену. Вспомни старину Блюме, который однажды отстегнул вам с Норой пятьдесят тысяч марок, «Мерседес» и десять килограмм малинового мороженного – вот это дурь была у твоей женушки! А Блюме считал, да и сейчас считает, что если артист приносит фирме миллионные прибыл, то он должен получить всё, что захочет.
- Во-первых, то был не «Мерседес», а «Порше», а во-вторых, Нора обожала мороженное!
- Но не десять же килограмм, Бернд!
- Но ведь там был еще я, Дитер!
- Ну, ты и маленький обжора, я тебе скажу!
- Слушай, Диди, раз пошли воспоминания… А ты помнишь, как для съемок клипа “Cheri, Cheri Lady” ты заказал стеклянные шары, которые по ходу лежали на столе? Шаров изначально было сорок, а к концу съемок осталось шесть, - Томас прыснул. – Я все случайно переколотил, а ты просто на метле летал, глядя, как очередной шар за сто пятьдесят марок делает: Упс! Хрум-хрум!
- Да, эти заразы были очень хрупкие, причем я сам попросил их сделать такими. Они раскалывались от одного прикосновения! О, а помнишь, на съемках “Кадиллака” Нора с рацией залезла в твой раритетный, собранный вручную «Ягуар» и хотела с помощью рации тобой руководить, а вместо этого уснула. А потом рабочие загнали машину в гараж вместе с ней, вот смеху-то было!
- Ага, всем было смешно, кроме меня! Правда, как только мы поняли, что ее увезли, съемки сразу свернули и перенесли на следующий день, - они подмигнули друг другу и засмеялись так задорно, что обоим показалось, будто они перенеслись в то время, когда они были молодыми и беззаботными.
- О, Томас, а помнишь, как твой чемодан полгода путешествовал без тебя?
- Да-а, и десять пар обуви тысяч на десять марок утонули в геле для волос, замша впитала весь гель до капли, сапоги и мокасины ушли на помойку, а я потом разбирался с этой чертовой авиакомпанией! – воскликнул Томас. – Ты еще вспомни, как однажды Нора забыла бросить в чемодан шампунь и заказала его в номер. Шампунь принес портье, я вышел к нему в махровом халате на голое тело, и портье, разумеется, тут же принял меня за девушку. Я это понял сразу и даже вытерпел, когда он дважды назвал меня «фрау Андерс», но на третий – я просто распахнул халат… - расхохотался Томас. – Надо было видеть его лицо! Никогда раньше не встречал на лицах сразу столько эмоций!
- Так ты вспомни себя тогдашнего, малыш. Ну, как сказать… Ты был одновременно и парень, и девушка, это с какой стороны посмотреть. Когда я тебя видел, хоть и знал, что ты парень, еле-еле член в брюках удерживал!
- Диди! – закричал Томас.
- Что, Диди? Прекрасно ты понимал, какое впечатление производишь, еще и забавлялся этим, маленький проказник. Выглядел ты тогда – чума просто, и ведь что странно – разодет ты был в пух и прах, и золота на тебе было килограмма на два, и косметики на лице немало – но ты становился всё красивее и красивее, и никакой пошлости не было. Оденься так, к примеру, я – мне бы немедленно вызвали психушку, и Европа никогда не услышала бы наших песен.
- Ты бы, кстати, рассказал, что там у тебя за песни, а еще лучше было бы их послушать, - заметил Томас.
- Ах ты, моя рыбка, наконец-то заглотил наживку! Едем, Томми!
Они быстро собрались и направились к машине Дитера, дорога до студии в Гамбурге занимала около трех часов. Большой черный джип Болена, сыто урча, понесся в сторону города, взметая снежную пыль. Было уже далеко за полночь – самое любимое ими время, когда все папарацци сладко спали в своих кроватках в полной уверенности, что их жертвы тоже спят.

Томас с нежностью смотрел на Дитера, на его крепкие руки, лежащие на руле, на четкий профиль и чувствовал себя спокойно и счастливо.
- Спи, малыш, нам еще долго ехать, - взглянув на него, ласково сказал Дитер.
- Хочешь я поведу? Ты не устал?
- Нет, Берни, я с тобой не могу устать и спать тоже не могу, пока ты рядом. Так что, спи, мой любимый.
Томас повернулся лицом к Дитеру, слегка откинул голову назад, устроился поудобнее и закрыл глаза. Мерное покачивание автомобиля очень скоро унесло его в сон.
А Дитер сидел за рулем и думал, за что ему такое счастье. Он ведь повеса, бабник… гм-м… и вздорный, взбалмошный тип, как же случилось, что Господь преподнес ему однажды этого мужчину? Ему, Дитеру, не пропускавшему ни одной юбки. Томас стал для него настоящим искусителем. Сейчас этот искуситель сладко спал в его машине, и Дитер старался изо всех сил не снимать руки с руля, чтобы они только снова не потянулись к Бернду. А Томасу снился странный сон про тот, их самый первый раз, когда они еще не знали, что это – навсегда. «Это», потому что ни один, ни другой не могли подобрать название тому, что с ними происходило. Страсть? Не только! Любовь? Кто знает, что именно называется любовью? Но это было больше, чем красивое лицо, и больше, чем несколько приятных дней вместе. Они были как два магнита, даже в ссоре их тянуло друг к другу, неизменно и незримо.
Снег пошел сильнее, и сквозь белую завесу Дитер увидел свою виллу. Машина замерла в сотне метров от ворот: Болен уже давно привык не светиться сразу. Он не стал глушить двигатель, включил обогреватель посильней и повернулся к Томасу, тот еще спал, и с его губ слетали легкие стоны. Дитер легко провел рукой по его джинсам чуть ниже живота и почувствовал, что Бернд сильно возбужден. Тогда он провел языком по горячим губам Бернда и стал целовать его, нежно и глубоко, а через секунду заметил, что Бернд отвечает на его поцелуи, просто не открывает глаза. Рука Дитера потянулась от его джинсов обратно, но Томас перехватил ее и снова положил на свои брюки, только расстегнул пуговицу на поясе джинсов и ремень. Всё это он проделал, ни на мгновение не отрываясь от настойчивых и чувственных губ Дитера. В машине было жарко и уютно, Дитер заблокировал все двери и слегка опустил сидение Томаса, потом снова припал к его таким вкусным губам, ничуть не похожим на женские. Губы Бернда были требовательными, упругими, влажными и трепещущими. Рука Дитера уже высвободила его член и ласкала его так, как только мужчины умеют ласкать член – сильно и нежно, в определенном ритме, так, что в ответ на каждое новое движение руки вниз Томас выгибался вперед, а когда рука шла вверх, к пульсирующей, упругой и влажной головке, прямо в губы Дитеру летел стон удовольствия. Болен с таким восторгом ласкал своего очаровательного любовника, что о себе не воспоминал вообще, хотя возбуждение уже вызывало заметную дрожь. Томас горячими руками залез ему под свитер, слегка его приподняв и погладив живот, быстро расстегнул ремень и молнию на джинсах и проник внутрь. Едва пальцы коснулись его члена, тело Дитера выгнулось, и стонать начал уже он. Глаза закрывались, но ему безумно хотелось это видеть: и раскрасневшегося от ласк Томаса, и свою руку, ласкавшую его член, и руку Томаса, нежно и крепко обхватившую член Дитера. Так нежно и долго они гладили друг друга чуть ли не впервые – ласкали, а не занимались бешеным сексом, как было чаще всего. Дитер стал двигаться навстречу руке Томаса всё быстрее и жестче, движения губ и языка стали сосущими, теперь язык Томаса был полностью у Дитера во рту, и так сладко Дитеру еще не было. Вдруг опьяненные страстью глаза Томаса открылись, и он прошептал: «Опусти свое сидение тоже, Диди…»
Дитер выполнил его просьбу, а Томас, повернувшись, припал губами к головке члена Дитера. У Болена вырвался громкий стон. Дитер приспустил джинсы Томаса, лежавшего перед ним на боку, и стал неистово сосать такой горячий, влажный и тяжелый член, при этом чувствуя, как жаркие губы высасывают и вылизывают внизу у него самого. Вдруг Томас начал часто-часто проводить горячим языком по уздечке под головкой, пальцы его при этом бродили между ягодицами и гладили анус и мошонку, еще одно движение языком, и Дитер почувствовал, как всё его тело охватывает сладкая судорога, и сперма толчками выливается прямо в рот его Томасу, и остается тягучими каплями на его губах. Томас прижался щекой к бедру Дитера и услышал:
- Мой малыш, самый сладкий на свете, давай, давай, ну же, Берни…
Ласки Дитера унесли его так высоко, что он, будто со стороны, видел, как Дитер почти захлебывается его спермой, которой было так много, что он еле успевал ее проглатывать. Хоть всё вытекло до капли, Дитер не спешил отпускать Томаса, и его руки снова потянулись к стволу. Томас увидел, как крепнет член Дитера, увеличиваясь на глазах, и снова вернулся к восхитительным ласкам, которые приносили им обоим столько удовольствия. Потом они перебрались на заднее сидение автомобиля. Томас снял свитер и расстегнул рубашку, предложив:
- Сними свитер, Диди, я хочу прижиматься к твоей коже.
Дитер тут же избавился от свитера и приник к Томасу всем телом, взяв его в кольцо своих рук.
- Я могу сидеть так вечно, Берни, вообще не отпуская тебя.
- Если бы мы могли, Диди, сидеть так вечно… - прошептал ему на ухо Томас. – Дай мне слово, что мы убьем “Modern Talking”, как только он начнет мешать нам быть рядом.
- Томми, - также тихо шепнул Дитер, - мы еще даже не объявляли о воссоединении, а ты уже думаешь о распаде? Хотя… если случится то, чего ты и я так опасаемся, я даю тебе слово: мы прикончим «МТ» за несколько дней.
- Спасибо, Диди.
- Не за что, малыш, но будет жаль фанатов. Им-то за что такие потрясения: один разрыв, второй. Это вообще некрасиво по отношению к ним, тем более они уверены, что мы всегда расстаемся врагами.
- Ну не можем же мы всему миру объявить: знаете, работа и гастроли просто мешают нам побыть наедине! Представь, во что вылилось бы подобное заявление.
- В глобальный взрыв, после которого нам только и осталось бы, что исчезнуть, - хмыкнул Дитер и добавил жестким приказным тоном. – Посмотри на меня, Бернд.
Томас поднял на него взгляд и хотел спросить, что случилось, как вдруг почувствовал руку Дитера на своем члене, тот сразу же напрягся, как бывало всегда, когда они находились с Боленом наедине. Затем Дитер, приподняв Томаса, посадил его к себе на бедра так, что напряженные члены соприкоснулись. Томас взглянул на губы Дитера и, припав к его нижней губе, начал ее посасывать. Дитер застонал и откинулся назад так, что Томас полулежал на нем, руки Болена блуждали по телу Бернда, бесстыдно и настойчиво, пока Дитер не услышал невесомое: «Диди, пожалуйста, я уже не могу…»
Болен понял и, приподняв Томаса, аккуратно опустил его на свой член и стал двигаться в нем осторожно и не спеша, боясь причинить даже малейшую боль.
- Сильнее, Диди, сильнее, - просил его Бернд, закусывая губы, и Дитер входил в него до конца. Стоны становились всё громче, Дитеру даже пришлось шептать ему:
- Тише, малыш, мы с тобой раскачали машину, как яхту в шторм…
Но «малыша» уже не волновало происходящее вокруг, явись сюда хоть целая толпа фотографов. Вдруг Томас неистово припал к Дитеру, замер, прикусив его мочку уха, и Болен ощутил, как ему на живот толчками выливается сперма Бернда, в тот же миг Дитер тоже не выдержал и кончил быстро и сильно внутри Томаса. Том обнял его руками за шею, прижавшись к щеке Дитера своей щекой. Дитер услышал тихое: «Диди, ведь так просто не может быть – с каждым разом всё лучше и лучше! Мы ведь должны были еще сто лет назад привыкнуть друг к другу, но вместо этого я хочу тебя всё сильней и сильней!
- Мы слишком разные с тобой, Томми, полярно разные и поэтому никогда друг к другу не привыкнем и не перестанем ощущать те искры, что проскакивают между нами. Я тоже много думал об этом, когда я хочу тебя, мне кажется, что я хочу тебя всем сердцем, всей душой…
 Он снова поцеловал Томаса, и они еще немного посидели так, обнявшись и ничего не говоря.
Некоторое время спустя в студии Дитер, как и обещал, дал Томасу послушать новые песни, и Бернд напел одну за одной сразу три: “I Will Follow You”, “We Take the Chance”, “Anything is Possible”
- Ну, по твоей реакции, малыш, я понял, что тебе всё понравилось, - улыбнулся Дитер, довольно потирая руки, потом он снял телефонную трубку, позвонил в BMG и сказал, что они с Томасом готовы дать “MT” вторую жизнь. На том конце провода недолго молчали, потом послышались радостные возгласы. Дитеру пришлось соврать, что он де разыскал Томаса, и ему пришлось его невероятно долго уговаривать. Было поставлено единственное условие – объявить миру о воссоединении не раньше февраля 1998 года. Бертельсманн согласился, созвонился с главами еще нескольких концернов, тоже заинтересованных в воскрешении “MT”, и объявил Дитеру, что весной 1998 года их ждет мировое турне, где они будут хедлайнерами. Томас слушал всё это по спикерфону, картинно закатив глаза, а при вопросе Бертельсманна, согласен ли господин Андерс работать с Боленом, энергично закивал головой, Дитер прыснул и отключил спикерфон.
- Нам придется поехать к ним, подписать наш контракт, Томми. И… Back for good!
Эта последняя счастливая фраза была просто создана для того, чтобы стать названием их первого после возвращения диска “Back for Good”.

Маленький бонус

Однажды в тридцать третий День рождения Томаса Дитер засыпал постель лепестками роз, он так и занимался с ним любовью на лепестках, на них Томас позже и уснул, а Дитер, не устояв перед искушением, взял и сфотографировал сонного смуглого Амура. Позже Болен с восторгом показал Томасу фотографии, и Том пришел в ужас:
- Диди, ты что, ты сошел с ума?! Порви их немедленно! Не хватало еще, чтобы их кто-нибудь увидел!
- Я их делал не для кого-нибудь, а для себя, – обиделся Дитер, – и рвать не буду, я просто не смогу!
- Зато я смогу! Дай мне их! Диди, я серьезно! Что если мы с тобой когда-нибудь разойдемся и разойдемся врагами? Ты сможешь побороть искушение опубликовать эти фотографии? Да? А если нет?
- Томас! Томас, остынь! Откуда эти мысли? Не буду я их публиковать… даже за несколько миллионов! Успокойся.
Но Томас все равно помнил про фотографии и при любой возможности старался от них избавиться. В конце концов, Дитеру было позволено оставить себе только одно фото, а остальные тридцать девять были уничтожены вместе с негативами. Жизнь научила этих двоих не оставлять, почти не оставлять следов.